Дыхание моря

«…Всякий раз, когда мне рассказывали

об окрестностях Кёнигсберга,

я желал этому своеобразному району,

состоящему из песчаных отмелей,

найти своего художника».

Райнер Мария Рильке

Из письма. Май 1917г.

Тысячи лет струятся пески между морем и заливом, мириады облаков проплывают над очарованной землей Земландского полуострова. Странная судьба у этого края. Племена сменялись рыцарскими орденами, на смену одному режиму приходил другой. Каждый слой огромного пирога замешивался на удивительной смеси представлений и возможностей людей, эту землю населяющих, давая в результате очень узнаваемые явления и имена. Поколения, рожденные здесь за последние пятьдесят лет, отнюдь не нарушают данной закономерности. К их числу принадлежит художник-график Владимир Цикин.

Сказки детства у всех свои. А если они сочинялись среди развалин древнего Королевского замка, среди тайн и недомолвок Литовского вала, среди чудес городских парков и легенд о загадочных подземельях… Самая восторженная сказка стала делом всей жизни. Извилистая дорога под зеленым сводом приводила маленького мальчика в волшебство вечных стихий, где волны звали вдаль, ветер нашептывал странные истории, песчаные крепости дюн скрывали невиданные сокровища, а в небе догоняли друг друга удивительные существа. Переполнявшие впечатления требовали непременного выхода. Решение нашлось как-то само собой, а, может быть, сказалось влияние жившего по соседству художника, у которого увиденное воплощалось на холсте и бумаге.

Путь Мастера к вершинам не может и, вероятно, не должен быть легким. Это сейчас Владимир Цикин – член Союза художников России, за плечами которого почти двадцать лет творческой деятельности, многочисленные персональные и групповые выставки, пленэры от Байкала до Атлантики, известность, простирающаяся далеко за пределами России. Но между любящим рисовать мальчиком и Маэстро – долгие годы исканий: серьезное увлечение спортом, работа в строительстве. Однако творческую натуру невозможно было вместить в тиски нормативов и стандартов, и душа рвалась на простор фантазии. К счастью, Владимир Алексеевич сохранил в себе первозданность и свежесть восприятия, способность удивляться и восхищаться. Позже советские чиновники от культуры пытались причесать Цикина под гребенку соцреализма среднерусского образца. Его не сразу приняли в Союз художников СССР, предъявив весьма «весомую» причину: «От ваших работ прибалтом попахивает». Высшей оценки признания самобытности калининградского художника трудно представить.

Все-таки Божья искра была замечена Секретариатом СХ, и, дабы доказать творческую состоятельность и неординарность, Владимиру было предложено поработать в составе группы мастеров изобразительного искусства из разных уголков страны на пленэре на озере Байкал.

Сам художник считает поездку в Сибирь некой точкой отсчета на своем пути. Два месяца были насыщены событиями, равными по значимости освоению иной цивилизации. Он исходил и изъездил практически все западное побережье легендарного озера, увидев воочию мистические, порой ирреальные явления сибирской жемчужины: землетрясение, цунами Байкальского масштаба в лунную ночь, вечные снега на вершинах сопок в разгар лета, цветущий багульник под июньским снегом и многое-многое другое. Этюды и картины, появившиеся в это время, сам автор считает одними из лучших. Итогом поездки стала превосходная оценка графики Цикина не только в Москве, но и на нескольких престижных выставках, в том числе он стал Дипломантом II биеннале станковой графики Калининград-Кенигсберг – 92.

Ирреальность бытия и многомерность пространства находят свое отражение и в более поздних произведениях. Примером тому служит диптих «Ночная фантазия», где явственно проступает микро- и макрокосмос художника.

Философское озвучение картин Цикин находит у своего великого земляка Иммануила Канта, беря, в частности, в качестве основополагающей теорию движения, внутренне присущего всем формам материи.

Меньше всего хотелось бы вставлять творчество современника в рамки каких-либо «измов». Тем не менее, Цикин является представителем классического романтизма. У него на переднем плане чувственные переживания, фантазия и интуиция. Субъективные ощущения отдельной личности, воспринимающей себя в великом космическом движении, в вечном возрождении и умирании природы, стали исходным пунктом восприятия мира. Личные переживания автора перед лицом природы стали собственным содержанием его картин, которые он понимает не как достижения искусного мастерства, а как результат самосознания, отражающийся в картинах, которые, в свою очередь, должны пробудить различные мысли и чувства в зрителе. Также как и автор, в его работах вы остаетесь один на один с великим и вечным.

Во главу угла Цикин ставит древнюю как мир истину: только на стыке стихий или идей ощущаешь бездонность мировой красоты. Основные его персонажи: небо, море, берег. И все эти разноречивые стихии приведены к единому целому, держат и дополняют друг друга.

Природа изображается в самых различных состояниях: при свете утренней зари и в полдень, на закате солнца и при появлении луны, в бурю или в туман, с радугой после грозы, в весеннем блеске, в снежный день. Но особенно его притягивают переходные моменты между днем и ночью, как воплощение вечного движения. При этом особое значение имеет небо в качестве существенного носителя настроений. Такие полотна как «Тайна», «Шторм», «Облака» не дают успокоения. Сквозь тучи проступают скрытые сюжетные линии от бытового значения до Библейского. Пристрастный взгляд постоянно дает пищу воображению:

                        …Как гряда мифических животных

                        проплывают в небе облака…

Альбрехт Гез.

(Здесь и далее использованы строки из сборника стихов кенигсбергских поэтов. «Свет ты мой единственный». Калининград, Кн. Изд-во,1993)

В сугубо морских пейзажах в близости к воде есть иллюзия сердечного согласия  с грозной стихией. Начинаешь думать о море, как о разумном существе. Оно то заглядывает в душу, покорно шурша у ног («Тишина», «Закат»). То забывает, что такое покой и никак не может улечься в жесткое ложе своих берегов («Шторм»). Писатель-маринист Виктор Конецкий заметил: «Наша лимфа имеет такой же солевой состав, как и морская вода. Море живет в каждом из нас… Наверное, поэтому так тянет людей смотреть на прибой, на бесконечную череду валов и слушать их вечный гул… Это зов крови в полном смысле слова». Возможно, в этом зове и кроется притягательная сила и энергетика картин В. Цикина.

Его работы всегда узнаваемы. Техника уникальной графики подразумевает в данном случае действительно уникальное действо. Художник работает с капризной, но благодарной пастелью. Традиции этой техники уходят далеко вглубь веков. И бесконечность пространства картин идет от самого сердца непосредственно через кончики пальцев. Отсюда и тот таинственный, мерцающий среди облаков и на гребнях волн свет, в котором видно, как струится под легким бризом песок со склонов дюн...

Многообразие и прозрачность оттенков обусловлены богатством натуры («Вечер», «Дорожка в дюнах»):

                                   Гладь моря парным залита молоком,

                                   А солнце в него подмешало тайком,

                                   Прощаясь, свое золотое вино –

                                   И всё стало пурпуром озарено!..

                                                           Вальтер Шеффлер

Художник работает в мастерской по памяти.  В основе – наблюдения и этюды, хранящие драгоценные ощущения, которые впоследствии трансформируются на бумагу.

Говоря о творчестве В. Цикина, нельзя игнорировать ещё один важный аспект его мировосприятия. В его картинах, кроме симфонии ветра и моря, явственно просматриваются проблемы экологии, связанные с жизнью единственных в своем роде уголков нашего края. Причудливые воздушные замки из облаков, крутые склоны дюн – это не только поэтический образ, но и страстный призыв ко всем живущим на этой земле сохранить трепетный и тонкий мир.

Воплощение и реальное подтверждение фантазиям Владимир Алексеевич находит в таких местах  как Бальга и Куршская коса.

Бальга – древний замок на территории Калининградской области, основанный в 1239 году. Десятки поколений пытаются постичь тайну этих старинных камней. Здесь кажется, будто остановилось время: вот сейчас из-за поворота в ущелье дороги покажутся рыцари Ордена, позвякивая доспехами… Могучие строители, должно быть, совсем недавно покинули уступы крутого берега, сложенные из огромных валунов, сокрытых ранее от глаз буйной листвою и вдруг ставших  заметными… Повсюду следы жестоких сражений последних войн… Прикоснувшись к останкам стен замка, художник впитывает в себя ауру минувших сотен лет, спрессованную здесь в нечто осязаемое («Ночные замки», «Посвящение Бальге»).

Куршская коса всегда была раем для творческих людей.

                                   …Иглой небрежно, торопливо на нитку на живую

                                   Пришиты кажутся друг к другу залив и море…

                                                                                  Йоханес Бобровский

Здесь очень остро ощущается хрупкость творения Природы, которому не выжить без помощи «всесильного» человека. И Цикин спешит запечатлеть ветреность дюн и недолговечность тумана, «отшлифованные временем и борьбою» камни, зеленые водоросли и золотистый янтарь.

- Для меня Куршская коса, - говорит художник, - ассоциируется с понятием «родина». Где бы я ни был, когда меня спрашивают, откуда я родом, в первую очередь я рассказываю об этой прекрасной полоске земли. О том, что, стоя на одной из самых высоких дюн, можно увидеть, что Земля круглая: вокруг вода, и лишь уходящие к горизонту два узких радиуса чудных ландшафтов, вместивших в себя и пустынные пески, и тундровые болота, и таежные заросли, и степные просторы. Подобного в мире больше нет! Мы просто обязаны оставить это тем, кто придет после нас.

Галина Никишина

«МАЙ». Научно-художественный журнал. 2/1998г.